Беременность с Доктис ещё спокойнее и безопаснее
Следите за сердцебиением будущего малыша, не выходя из дома

Рассказ о родах в роддоме № 5 г.Владивостока

рассказ о беременности и родах во Владивостоке
stub

Итак, 16-го марта 2006 года (было у меня практически 38 недель) я проснулась в 6.00 с ощущением, что это ОНО. Стала засекать время. Схватки оказались почти регулярными с интервалом в 7-10 минут. На всякий случай, решила я, надо съездить провериться, а вдруг действительно рожаю. Стала неторопливо собираться. Проснулся муж, позвонил отцу и попросил довезти до роддома. Где-то в 9.00 мы выехали в 5-ку, с которой у нас был уже заключен контракт на роды с мужем и с врачом Алексеенко Юрием Федоровичем.
Первым делом у меня отобрали всю одежду и дали какое-то стерильное рубище. Затем я приняла душ и, прихватив с собой пакетик с личными вещами, отправилась в родзал. Последний представлял из себя небольшое помещение с раковиной, кушеткой (для схваток), специальным креслом (для родов), весами и столиком для ребенка, тумбочкой и большим гимнастическим мячом. Родзалы соединены друг с другом стеклянными дверями. То есть, по большому счету, можно прилипнуть носом к этому стеклу и наблюдать роды в соседнем помещении. Мне повезло: по соседству девушка ходила со схватками, качалась на мяче, но при мне родить не успела. Зато отовсюду из других родзалов слышались время от времени стоны и вопли рожениц, затем дружное акушерское «Давай, давай, давай!» — и детский крик (за время, пока я находилась в этом родзале, на свет появилось два или три ребятенка).


Пришел Алексеенко, посмотрел меня и сообщил, что раскрытие еще только-только начинается и я пока «не в родах». Решил поставить мне некую двухчасовую капельницу, после которой станет ясно, усилятся схватки и процесс пойдет интенсивнее или нет. Посоветовал в любом случае домой не возвращаться, а остаться в дородовом отделении. Ушел. Вместо него пришла медсестра лет за 40 и стала ставить мне эту самую капельницу. На мой вопрос, что же это за лекарство, безапелляционно ответила, что, мол, «мы ставим то, что тебе нужно». (Интересно, им что, жалко, что ли, если я буду знать, что в меня вливают?) Короче, ладно, я смирилась с этой неизвестной капельницей и решила расслабиться. Медсестра очень больно вколола иглу, поставила капельницу и свалила.


Лежу я отдыхаю, а боль в руке от иглы все не проходит. Минут через десять глянула: а рука аж вспухла вся. Стала я вспоминать, было ли так, когда мне последний раз капельницу ставили, и пришла к выводу, что не было и, возможно, лекарство под кожу идет. Блин, думаю, а вдруг потом что с рукой будет, гангрена какая-нибудь, не дай Бог... А вокруг ни души, орать как-то неудобно: подумают еще, что рожаю, черт бы побрал эту робость (теперь я понимаю, почему многие роженицы жалуются, что они рожают, а их бросили на произвол судьбы)! А капельница-то еще часа на полтора, не меньше. Ну, думаю, если никто не зайдет, все равно придется звать на помощь. Короче, пока я раздумывала, ко мне действительно каким-то чудом зарулила молоденькая медсестра и воскликнула: «Что же вы молчите?! У вас же лекарство под кожу идет!» Переставила она мне капельницу куда-то над запястьем, сказала, что отек скоро рассосется, и ушла.
По окончании капельницы (было уже где-то 14.00) Алексеенко посмотрел меня еще раз и резюмировал, что я пока не рожаю, а посему могу отпустить мужа (который, к слову, там в холле уже и проголодался, бедняга, и кимарил вовсю) на работу и отправляться в палату. Ушел. Пришла опять та самая тетка-ворона и стала готовить какие-то шприцы и ампулы. Я говорю: «Что, опять капельница?» Она: «Нет, укольчик». Странно, думаю, Алексеенко ничего не сказал про укол. «Что за укольчик?» — интересуюсь. Она (раздраженно): «Мышьяк!» Я (устало): «Какой ужас…» Она (нравоучительно): «Лена, мы делаем то, что нужно тебе и твоему ребенку». Копец, думаю, ну что за секреты дурацкие?!


В общем, пока я, по своей тормознутости, размышляла, сопротивляться мне или нет против неизвестного укольчика, снова пришел Алексеенко и стал мне что-то втирать, не помню. Тут он, значит, краем глаза замечает эту тетку со шприцами и, естественно, задает вопрос (что-то вроде): «Кузминишна, а что ты делаешь???» На что та отвечает: «Ну как же, мол, папаверинчик!» Он (возмущенно): «Я тебе в какой родзал сказал? В третий!!!» Она (растерянно): «Ах, в третий, ну да, ну да…» — и сваливает поспешно. Ну, думаю, спасибо тебе сердечное, Юрий Федорович, спас ты меня от преждевременных родов (кто не знает — папаверин колют для усиления родовой деятельности, когда, например, воды отошли, а схваток нет и т. п.). Тут в каком-то родзале начались такие истеричные вопли, Алексеенко говорит: «Вот, слышишь? Второй раз рожает, а так кричит — позор!» Ну, думаю, как бы мне так не облажаться, а вдруг тоже буду так орать? (Потом мне пришла в голову мысль, что, возможно, тетка рожает, а вокруг никого, так что ей остается, чтобы хоть кто-то проявился?)
Затем Юрий Федорович спросил, не голодна ли я, на что я созналась, что безумно, так как даже не завтракала (на всякий случай). Он попросил дать мне покушать, и вскоре пожилая женщина принесла на подносе рассольник, хлеб и компот. С голодухи они показались мне чрезвычайно вкусными.


В общем, вскоре после этого препроводили меня в дородовое отделение в четырехместную палату. Там лежали три девчонки: одна на 35-й неделе на обследовании, а две другие — на 42-й уже, перехаживают вовсю, ждут родов (одна уже здесь пять недель торчит, измучилась вся), но никак дождаться не могут. Я говорю: «А вы бы по лестничкам, зарядочку?» — на что они ответили, что «пробовали уже и по лестничкам, и зарядочку, но ничего не помогает, схватки начинаются, а потом преспокойно заканчиваются и все тут. И так уже не первую неделю. Врачи сказали, если к понедельнику сами не родим, то нас разродят». Я испугалась, что тоже буду тут пять недель сидеть, говорю: «Не, я твердо намереваюсь не сегодня-завтра родить, поскольку домой хочу оченно. И еще у меня средство есть — масло касторовое: на работе сказали, что проносит отовсюду да еще и ткани размягчает!» Девчонки покосились на меня задумчиво, но от «средства» отказались. А я на всякий случай походила несколько раз по лестнице с 6-го этажа до 1-го и обратно, попила касторки и на этом успокоилась.
Вечером у меня начала отходить пробка, но так как это может случиться как за день, так и за неделю до родов, то я не сильно этому обрадовалась. Пришла ночь, а вместе с ней и схватки. Девчонки сказали, что я попала на счастливую кровать, так как из всей палаты только с этого места девчонка родила — как раз сегодня, правда, тоже перехаживала, и ее разродили.


Короче, схватки мои усилились, и полночи я пробродила по коридору наподобие сомнабулы (на полусогнутых и с полуприкрытыми глазами — так как только так боль ощущалась меньше) — с журнальчиком “Glamour”, чтоб не так тоскливо было. Отмечала время схваток на листочке: они длились секунд по 40 через каждые 5-7 минут. Вообще если говорить о схватках, то это, пожалуй, самое тоскливое и неприятное во всем процессе родов. Особенно если ночью: поговорить не с кем, темно и тихо, впечатлений извне минимум, поэтому сложно отвлечься от собственных ощущений. А так вообще боль очень даже сносная: как при месячных, только сильнее, этакая нудная и тянущая. Короче, схватки мне не очень понравились.
И вот сижу я в коридоре на диванчике, читаю журнал и жду очередной схватки, времени часа два ночи. Тут из тьмы вырисовывается девушка в рубище, с синяками под глазами, серьезная такая (а лучше сказать вообще никакая), подходит ко мне, покачиваясь, и говорит: «Ты стань на четвереньки и быстро-быстро дыши, так тебе легче будет. Я сегодня родила в 00.10. Ну, счастливо!». Я говорю: «Ага, спасибо», — и девушка разворачивается и так же загадочно исчезает во тьме. Тут я замечаю, что у нее живот не меньше моего. Мне начинает казаться, что все мы здесь малость недоспали и вообще, кажется, немного сошли с ума. Или это она про первого ребенка говорила? Почему же «сегодня», попутала, что ли? (Это потом уже я узнала, что когда родишь, то живот уменьшается только самую малость, и еще месяца два ты выглядишь, как будто бы и не рожала вовсе.) Короче, размышляя о своем умственном состоянии, я на следующей же схватке решила последовать совету незнакомки, но как только попыталась стать на четвереньки, меня так скрутило, что я решила, что фиг с ними, классическими родовыми позами и дыханием, а в моем случае спортивная ходьба — лучшее болеутоляющее.


К середине ночи интервалы между схватками уменьшились до 4 минут, а скорость моего передвижения по ковру, соответственно, увеличилась. Ну, думаю, точно рожаю. А уже пятница на дворе, а в пятницу мне почему-то не хотелось, ну не люблю я этот день. Но ничего не поделаешь, решила поискать я какую-нибудь живую душу в халате, чтобы мне раскрытие посмотрели: а вдруг уже? Прошла весь коридор, никого: ни в смотровом, ни на посту, нигде, только в кабинете старшей акушерки раздавался громкий храп. Будить мне ее не хотелось, но, пробродив еще пару часов, я решилась и, дождавшись облегчения между схватками, постучала. Сонная акушерка, расспросив об интервалах и недоверчиво посмотрев на меня, сказала, что непохоже, чтобы схватки были очень сильные (сильные, наверное, это когда приползаешь со стонами): иди, говорит, еще погуляй, если усилятся и будет невмоготу, то приходи. Я говорю: «А Юрия Федоровича позовут если что, у меня контракт?» Она: «А он здесь». — «Что, дежурит?» — «Ага». Я обрадовалась, что не придется его будить среди ночи и пошла бродить дальше.


Убедившись, что интервалы все-таки сокращаются, я решила направить стопы непосредственно к Юрию Федоровичу в родовое на 2-й этаж. Спустилась тихо по лестнице, зашла в родовое. Алексеенко сидел и мирно смотрел телевизор. Говорит: «А ты что сама пришла?» Я отвечаю: «А акушерку второй раз будить не хотелось». — «И очень зря». Посмотрел меня, раскрытие, как выяснилось, еще только началось. Дал ампулу баралгина (как оказалось, обезболивающее), чтоб акушерка вколола, сказал прийти, если схватки после укола усилятся. Я поднялась наверх, снова разбудила акушерку, которая сделала мне укол. Схватки тут же стали более редкими — минут через 15 — и слабыми. Пришлось мне, расстроенной, что ничего так и не вышло, лечь спать.
На следующий день (то есть в пятницу) я, обиженная на весь персонал и лично Алексеенко за то, что остановили мне схватки и не дали родить побыстрее, скучно слонялась по роддому, но схваток почти не чувствовала. Ну все, думаю, зависла я тут неизвестно насколько. Утром начался обход. Врач рассказала, что «вчера всем вздумалось рожать, все 8 родзалов были заняты». На что я гордо добавила: «И один из них совершенно напрасно занимала я!» Посмеялись, затем врач сообщила, что «из пятой палаты женщина только что просилась домой “на стимуляцию к мужу”». Девчонки услышали да как завопят: «Мы тоже хотим домой на стимуляцию к мужу, можно на выходные сбежать?» Врач ответила, что вообще-то нельзя, но можете попробовать, только чтоб никто не видел. После обхода все три девчонки обходными путями свалили, пожелав мне удачи и оставив до понедельника за хозяйку. «Ну уж нет! — подумала я. — Сидеть тут в одиночестве до понедельника? Фигушки!» — и решила родить во что бы то ни стало. Сделала кучу упражнений, сбегала вниз на первый этаж то в аптеку, то в киоск несколько раз, наелась касторки, потом плюнула на все это дело и легла читать журнал. Вскоре в гости заявились друг за другом подруга и муж, я с ними пообщалась, пожаловалась на жизнь, кажется, даже всплакнула. В 19.00 муж ушел, а я вернулась в палату. Вот тут-то меня и прихватило — опять такие же схватки, как и в прошлую ночь.


На сей раз я решила не сдаваться до последнего и мужественно нарезала круги по палате, в перерывах опять же читая журнал. Схватки опять были регулярными с интервалом в 4-5 минут. Ближе к полуночи (а ведь уже почти суббота, подумала я и обрадовалась тому, что пятница все-таки, считай, миновала) я снова пошла к главной акушерке (это уже другая была, довольно грубая) и заявила, что я, кажется, рожаю. Она решила, что для выяснения обстоятельств мне необходимо вколоть баралгин. Я поупиралась (рожать же хочется, а этот баралгин только, кажется, схватки прекращает), но она меня уверила, что если я действительно рожаю, то никакой баралгин мои схватки не остановит.


Ладно, я согласилась на укол и пошла в палату с мыслью, что фиг с ними, схватками, хоть посплю, что ли, и то хорошо. Только я улеглась с журнальчиком и попробовала закрыть глаза, как вдруг внутри как будто что-то лопнуло, и из меня вылилось какое-то количество воды. Я аж опешила: ну, думаю, шейка, небось, еще не готова, а тут воды отошли, значит рожать по-любому сейчас придется. Позвонила мужу, сказала, что хочешь не хочешь, а рожать будем сегодня, а посему можешь вызывать такси. (Муж потом рассказывал, что позвонил в первую попавшуюся фирму и сообщил, что надо срочно в роддом. На том конце опешили и спросили: «Ну, минут 15 подождете?» — «Конечно, да вы не волнуйтесь, роженица уже там».) Пошла к акушерке, говорю: только прилегла после вашего баралгина, решила поспать, а тут воды отошли. Она сперва долго не верила, спросила сколько воды было, я говорю, не знаю, не считала, но это точно они. В общем, вздохнула она (не удалось-таки поспать), выдала мне рубище и отправила в душ и вещи собирать. После душа я собрала самое необходимое, что на родах понадобится (одежка для ребенка, документы, лекарство себе и т. п.), остальное оставила в палате и отправилась рожать.


На сей раз меня поместили в другой родзал, побольше. Кажется, в эту ночь вообще, кроме меня, никто не рожал, поэтому дежурная бригада, видимо, измучившись от безделья, кинулась ко мне, как к родной. Убедившись, что это были действительно воды, проверили раскрытие (оказалось, к моему удивлению и радости, что оно «просто шикарное — 8 см.») и сообщили, что я просто молодец (интересно, чем было вызвано такое дружелюбие, может, моим стойким спокойствием и по привычке сияющей физиономией?))) и где-то через часик уже рожу. Я испугалась, что муж и врач не успеют приехать, говорю: позвоните Юрию Федоровичу. Они: да нафиг тебе Юрий Федорович, мы и сами все сделаем! Нет, говорю, у нас, мол, контракт (а сама думаю: ни фига себе, то вас, блин, не дозовешься, а то прям лично мной хотите заняться). Но Алексеенко в конце концов позвонили, и я слышала, как пожалели его там немного между собой (ну правильно, работал, бедолага, в четверг, дежурил в ночь, потом в пятницу, только домой свалил, небось, отоспаться за всю неделю, заснул, а тут я, пожалуйста!). Ну, думаю, извиняйте, Юрий Федорович, я честно старалась, начиная с четверга, не виновата, что получилось только сейчас.


Вскоре приехал мой любимый, одетый в чистое проглаженное, что я для него приготовила, плюс «намордник» марлевый плюс какая-то еще больничная накидка (которую с него, правда, сняли вскоре, поскольку он и так весь стерильный получился, а в родзале жара +30). Появление мужа придало мне уверенности в успешном исходе дела, и я в удвоенном темпе зашагала по залу. Затем подъехал и Алексеенко. Короче, оставили они нас одних с мужем и велели звать, когда потуги начнутся.
Я без остановки медленно-медленно, чуть кряхтя, передвигалась кругами по залу (поскольку никакие сидяче-лежачие позы и качания на мяче моего состояния не облегчали), Паша мой ходил за мной по пятам, боясь, что я вот-вот рухну, пытался массировать мне поясницу и немного развеселить. Временами я подходила к окну, открывала форточку и вдыхала прохладу, затем продолжала передвижение. Кричать как-то не тянуло: я вообще ждала, когда же будет совсем невмоготу, как мне обещали. Ну, и дождалась, что схватки плавно перешли в потуги. Я инстинктивно изменила маршрут и стала вращаться исключительно вокруг родильного кресла. Паша спрашивает: «Что это тебя все в эту сторону заносит?» — «Да на всякий случай, — говорю, — чтобы далеко не бежать».


В конце концов я почувствовала, что не могу сдержать потугу, то есть расслабиться и не тужиться, и решила самостоятельно взобраться на кресло. Паша меня удержал и побежал звать врачей. Те пришли, не спеша уложили меня на кушетку и объяснили, как тужиться и дышать. Затем препроводили на кресло. Паша спрашивает у меня: «Мне выйти?» А мне уже так сложно что-либо соображать, поскольку потуги уже вовсю, к тому же я и правда не знаю, выйти ему или нет, потому что понимаю, что тут он уже мне, наверное, ничем не поможет. «Не знаю, как хочешь», — слабо отвечаю я, и Паша, думая, что теперь-то я уж точно видеть его, кажется, не желаю, выходит в коридор.


Дальше все было очень быстро — минут 20, как мне показалось. Акушерка командовала, когда тужиться (а я вовсю старалась не делать это в лицо и глаза), потом, когда прорезалась головка, взяла мою руку и приложила к ней. В этот момент было больновато: как бы саднило и жгло (но схватки все равно неприятнее). Через несколько потуг, видимо, вышла вся головка, и Алексеенко сказал: «Действительно обвитие» (на УЗИ ставили обвитие пуповины). А вскоре (было это в 02.20 уже в субботу) я услышала детский крик и слова: «Девочка?» — «Девочка», — и что-то маленькое и теплое плюхнули мне на грудь. Видимо, из-за обвития пуповина была длинной, поэтому дотянулась до груди (когда короткая, то ребенка кладут маме на живот). Моя Мелисса. Длинные темные волосики (личика мне не было видно), вся в белой смазке (сейчас ее не смывают, считая естественной защитой для новорожденного), лежала у меня на груди и всхлипывала. Она чудесно пахла, сложно описать этот запах, но он был безумно приятным. Мне вспомнился фильм «Майкл» («Ангел») с Траволтой: «Он пахнет печеньем!» — «Нет, карамелью!»


Затем была последняя, совсем неболезненная потуга, когда вышел послед («Послед как послед», — услышала я слова врача.), а затем десятиминутная процедура зашивания. Шить было почти нечего, но, как сказал Алексеенко, «с твоей склонностью к кровоточивости мы все твои ссадины все-таки зашьем». Процедура не из приятных, если учесть, что делается это практически на живую (разве что под новокаином, может, но он почти не дает эффекта). Чувствуешь, как иголка и нитка через тебя проходят, напрягаешься, вскрикиваешь, и ребенок вместе с тобой покрикивает, словно понимает, что тебе больно. Пару раз нога у меня с «педали» сорвалась, и я лягнула Алексеенко, на что он попросил: «Не надо меня бить ногами». Но все это мелочи, поскольку ты уже такая счастливая, и уже почти не больно (сравнительно), и ребенок у тебя на груди.
Короче, когда процедура закончилась, Алексеенко говорит: «Ну ладно, я побежал», — и, счастливый, сваливает. (Я подумала: ну, может, хоть сегодня мужик отоспится?) Акушерка помогла мне переползти на кушетку, накрыла простыней, позвала моего Пашу и ушла. Мы приложили дочку к груди (она чуть-чуть почмокала и отвалилась спать) и так, совершенно счастливые, наслаждались обществом друг друга целых два часа (теперь, по новым правилам, ребенка и маму оставляют в покое именно на это время). Потом акушерка вернулась, и начался процесс взвешивания и измерения и т. д. Получилось у нас следующее: 8 из 10 по Апгар («А мы больше не ставим!» — сказала акушерка.), рост 51, вес 3460, окружность головы 33, груди — 32. Когда все манипуляции были окончены, акушерка взяла наш сверточек, и мы пошли в послеродовое отделение. Я тихонько ковыляла, поддерживаемая мужем, хотя чувствовала, что могу и бегом, но было боязно, так как все понемногу побаливало (хотя потом меня все равно прозвали живчиком, поскольку со следующего же дня я гарцевала по коридору в гораздо более быстром темпе, нежели все нормальные роженицы).
Мне досталась двухместная палата, в которой я была пока одна. Мы еще немного посидели, и я отправила мужа домой, а сама, вволю налюбовавшись на свою деточку, решила поспать.


Ну, и несколько историй из пребывания в послеродовом отделении.
Утром мне привезли соседку Лену после наркоза. Так как она была еще очень слаба, ребенка (тоже девочку — Кристину) ей дали только на следующий день. За это время малышка, видимо, оголодала без мамы и требовала пропитания почти круглосуточно. А Лене сидеть две недели запретили, то есть кормить — либо полулежа, либо стоя. И то и другое долгое время очень утомляет. Она, бедная, ходит с ней по палате (а швы-то не чета моим — болят ужасно), кормит и стонет. Я спрашиваю: «Ну как, заснула?» — «Не, — говорит, — один шар на меня выставила и сосет! Ну когда же ты уже наешься?»


Временами наши малышки устраивали хоровое дирижирование: одна начнет, вторая просыпается и вторит ей. Как-то Лена совсем измучилась бесконечно кормить свою Кристину, наконец ей удалось ее убаюкать и прилечь самой. И тут проснулась моя Мелисса. Реакция Лены: «Мелиссочка, пожалуйста, тихо, сейчас мой МОНСТР проснется!» Надо учесть, что «монстр» весил от силы 3 кг., плакал меццо-сопрано (в отличие от моей басовитой Мелисски) и вообще был похож на маленького симпатичного котенка.
Как любые девчонки, мы пытались развлекать друг друга смешными историями и иронизировали над собой. А смеяться-то больно! Вот и начинается: я, например, чихну и тут же прочувствую все свои швы, начинаю смеяться, что, мол, что за жизнь такая, уже и не чихни. Слушая мои причитания, Лена тоже начинает хохотать, а ей гораздо больнее, чем мне, так она как в мультике про Хому и Суслика кричит мне: «Не смеши меня, мне смеяться нельзя!» — от чего мы, продолжая охать, разражаемся еще большим хохотом.
Кормят в послеродовом не приведи Господи. Грудничкам же многих продуктов нельзя, у них могут быть колики и аллергия. А там: то солянка из капусты, то гороховый суп. Мы шутили, что завтра будут не иначе как помидоры с апельсинами.


Мы приноровились пить чай со сгущенкой, чтобы молоко прибывало. А кушать в столовой как: пока ребенок спит, быстро съедаешь суп, хватаешь второе и чай или компот и несешься в палату — а вдруг твое чудо проснулось? Так вот, как-то я, чувствуя, что Мелисса скоро проснется и я не успею допить чай, схватила кружку, прибежала в палату, намешала быстро сгущенки и сижу уже спокойно. Тут смотрю, в кружке что-то плавает, временами исчезая в сгущеночных дебрях. Странно, думаю, что они в чай положили? Полчаса я эту фигню вылавливала. Выловила. Долго рассматривала, не могла понять, что это, потом выяснила, что какая-то ягода. Странно, думаю, что за чай такой? Ладно, надеюсь, не отравлюсь. Начала пить: да что такое, почему такой холодный и мерзкий? Только на середине кружки сообразила, что это вообще-то был компот!
На следующий день встретила своих девчонок из предродового. Они говорят: а куда ты, мол, делась, что, уже отстрелялась? Я говорю: «Ну да, как только вы ушли, я зарядочку, по лестничкам, касторочки — и все!» По их лицам я поняла, что на сей раз они поверили в чудодейственную силу этих средств.
Когда меня выписывали (на 4-й день, во вторник), то пожелали еще вернуться, на что я честно ответила, что мне почти все понравилось и я действительно очень постараюсь посетить их еще раз. На этом история и заканчивается, точнее начинается совсем уже другая…

Была ли полезной данная статья?
0
0
Поделиться статьей: